Я все время глупо улыбаюсь, думая о том, что ты существуешь.

Zatknis! Хватит плакаться, Октав, в жопе ты никогда не будешь — в тебе пропал проктолог.

Самое возбуждающее в женщине — это ее лицо; не верьте мужчинам, которые уверяют, будто им важнее грудь или задница, просто у их бабы такая страшная рожа, что они вынуждены переключаться на другое.

Умереть за любовь не сложно. Сложно найти любовь, за которую стоит умереть.

Я в фантастику не верю, я верю только в фантазии психопатов.

Она была в два раза меня моложе, то есть в два раза искреннее.

Русские вынуждены соответствовать необъятности среднеазиатских степей и сибирской тундры — они безответны, но лиричны, обобраны, но высокомерны. Они из кожи вон лезут, чтобы напоминать персонажей чеховской «Чайки» и говорят о высоком на кухнях, где бродит квас и сушатся грибы. У них нет ни гроша в кармане, но деревенские столы ломятся от картошки, пирогов с маком, пряной селедки, малосольных огурчиков, графинов водки с выгравированными на них птицами, разнообразного варенья и медных самоваров с обжигающим чаем. Вы знакомы всего пару минут, но они уже вещают вам о тщетности любви, гибели счастья и о том, что мир сошел с ума. Они говорят долго, беспрестанно наполняя рюмки и пичкая вас pirozhnoie. Они гордятся своим фатализмом — да, Россия катится под откос, как всегда, ничего не поделаешь, еще выпьешь? «Нравственные шатания», милые сердцу Достоевского, — самый безболезненный способ смотреть жизни в лицо и верная гарантия от приятных сюрпризов.

Я ломал этих кривляк, потому что меня мутило, а меня мутило, потому что я мудила.

Русские функционируют как мои мозги: они сохраняют только приятные воспоминания.

Я сдерживался, чтобы не изнасиловать ее, она — чтобы не разрыдаться. Между нами, как говорится, зарождалась любовь.

Pizdets!

Вы, русские, начинаете читать раньше, чем мы, потому что у вас, как правило, не хватает средств на игровую приставку.